Я рассказывала о великолепных маскарадах, которые устраивали в столице моей страны, об уличных актерах, о менестрелях, которые каждый год состязались друг с другом за право получить фиалки из рук королевы, я словно не вспоминала, а переживала свою прежнюю жизнь наяву.

— Вы очень скучаете по родине, — сказал король, когда я замолчала. — И очень ее любите, это чувствуется даже в словах.

— Это так естественно — любить свою родину, — ответила я мягко, — но благодаря мужу я обрела настоящую любовь, и уверена, что смогу полюбить ваш край всем сердцем.

— Даже не сомневаюсь, что вы умеете любить только так — всем сердцем, всей душой.

— Разве можно любить иначе? — засмеялась я.

— Нет, — ответил он медленно и глухо, как будто каждое слово давалось ему с трудом. — Полагаю, что по-другому любить нельзя.

Несколько секунд мы, молча, смотрели друг другу в глаза, и вдруг я почувствовала себя, как тот маленький анемон, которого снег заковывал в холодный плен, и затрепетала, совсем, как цветок под порывами северного ветра.

— Почему вас прозвали Ланварским волком? — спросила я тихо, не в силах отвести взгляд от темных глаз короля. — Говорят, что вы суровы нравом. Но я не вижу в вас волчьей жестокости, и это прозвище у вас появилось задолго до того, как вы стали королем в Ланваре.

— Ваша прямолинейность очаровательна, леди, — сказал он. — Но слухи не то чтобы сильно лгут обо мне. Я и в самом деле не миндаль с сахаром. Иначе бы и не стал королем. А родился я в глухой деревушке в горах, которая называлась Ланвар.

Сейчас ее нет — прежний король приказал стереть ее с лица земли вместе с жителями. В то время я был далеко, но когда вернулся — решил, что не дело моей деревне упокоиться безымянной, и переименовал в Ланвар столицу.

— Так вы отомстили, — прошептала я, потрясенно.

— Можно сказать и так, — кивнул он. — Вы разочарованы?

Я помолчала, прежде чем ответить.

— Испуганы? — настаивал король, наклонившись ко мне. — Я стал вам противен?

Ведь уверен, что почти все, что вы слышали обо мне — правда. Я и в самом деле жесток с врагами.

— Не знаю, что ответить, — покачала я головой. — Не мне судить вас, ваше величество. Но возможно, когда-нибудь, вы поймете, что истинное королевское величие — это быть милосердным с врагами.

— Тот, кто милосерден с врагами, зачастую живет недолго, — спокойно ответил он, откидываясь на спинку кресла.

— В этом с вами не поспоришь, — сказала я, заставив себя улыбнуться. — Какое счастье, что мне не надо быть жестокой — я всего лишь женщина, и могу позволить себе жить в мире с собственным сердцем.

Король посмотрел на меня так, как будто я сказала несусветную глупость, но ничего не ответил. Я тоже замолчала, опасаясь обидеть его чем-нибудь или снова нарушить какой-нибудь северный обычай.

Пауза затягивалась, и я не выдержала первой:

— Разрешите мне удалиться к мужу, сир?

Он кивнул, я вскочила, поклонилась и почти бегом отправилась к мужу, который сидел мрачнее тучи. Но едва я оказалась рядом, как он нашел мою руку, сжал, и лицо посветлело, а голубые глаза засияли. Я потянулась поцеловать его, но Жозеф удержал меня, одними губами шепнув:

— На нас смотрят.

— Кто?! — спросила я с наигранным ужасом, но Жозеф не поддержал шутку.

— Матушка… — произнес он углом рта.

Свекровь и в самом деле косилась на нас неодобрительно, и я только вздохнула, чинно сложив руки на коленях, как и подобает жене лорда. Веселье продолжалось, гости ели и пили, а я вдруг заметила, что не одна свекровь наблюдала за нами.

Король Дидье тоже смотрел в нашу сторону, поставив локоть на ручку кресла и уперевшись подбородком в кулак. В этот момент его величество показался мне скалой, которую омывало шумное людское море. Неровный огонь камина заострил черты лица короля, и я испытала почти священный ужас, как будто блуждала по лесу, а из-за деревьев высунулась волчья морда с человеческими глазами.

Глава 4. Королевские милости

Дидье Ланвар и его люди пробыли в нашем замке два дня, пока поправлялся его человек. Все эти дни я видела короля только издали, и он больше не проявлял ко мне интереса. Порой мне даже казалось, что он намеренно избегал общества женщин и уходил под каким-либо предлогом всякий раз, когда появлялись мы со свекровью и Элишей. Его люди с удовольствием заигрывали со служанками, и я старалась не замечать еще больших вольностей, потому что леди Бригитта, едва я упомянула о приличиях, обвинила меня в лицемерии, заявив. что муж проводит в моей комнате каждую ночь — а это верх неприличия.

— Но мы женаты! — воспротивилась я, возмущенная такими обвинениями. — И у нас медовый месяц. Разве можно упрекать влюбленного мужчину, что ему приятно проводить время с женой? А воины короля…

— Ни слова больше, — велела мне свекровь, угрожающе вскинув мясистый указательный палец. — Король и его люди вольны вести себя так, как посчитают нужным. На севере правила просты: нет никого на небе кроме бога, а на земле — никого, кроме короля. А тебе пора научиться держать язык за зубами, как и положено достойной женщине, раз уж вышла замуж за моего сына.

На третий день королевский караван потянулся дальше. к западу. в столицу. и мы вышли провожать гостей.

Жозеф лично придержал стремя, чтобы королю удобнее было сесть в седло, а потом кланялся, пока последний конь не скрылся за воротами. Я со свекровью. золовкой и другими женщинами, стояла на замковой стене, провожая гостей.

— Ну вот, вы напрасно наговаривали на короля, — сказала я, махая платком всадникам вслед. — Король — никакое не чудовище, а такой же человек, как мы с вами. Пусть не слишком приветлив, но он умен и учтив.

Свекровь посмотрела на меня искоса и, скрестив руки на груди, проворчала:

— Да, в этот раз его величество и в самом деле был необыкновенно учтив.

— Вы же так мечтали о его милостях, — напомнила я ей, — что готовы были терпеть разврат даже под крышей этого замка.

Как ни странно, свекровь не ответила, и даже Элиша промолчала. Я поняла это. как маленькую победу, и весело помахала рукой Жозефу, который, проводив гостей, посмотрел на стену, где стояли мы.

Этим же вечером, когда леди Бригитта удалилась в свои комнаты (а это означало. что всем в замке Верей пора отправляться в царство сновидений), муж проскользнул ко мне в спальню.

Мы начали целоваться уже на пороге, я на ощупь нашла задвижку и заперла двери изнутри, чтобы никто не заглянул в самый интимный момент, как случилось в первые дни моего пребывания в замке — леди Бригитта имела привычку врываться в любую комнату без стука.

— Я так соскучился, — прошептал Жозеф, прерывисто дыша и покрывая поцелуями мое лицо. — Ди, я думал, они никогда не уберутся отсюда!

— Но сейчас мы одни, — я обняла его за шею и привстала на цыпочки, чтобы ему удобнее было меня целовать. — И можем вознаградить себя за ожидание…

— Мне только об этом и мечталось все эти дни! — заверил он меня пылко.

Конечно, мне мечталось, чтобы наша встреча закончилась не так быстро, но Жозеф был готов уже через пару минут, и я решила не портить ему удовольствия. Ведь это тоже счастье — дарить наслаждение тому, кого любишь.

Чтобы не стонать, Жозеф закусил подушку. Сначала меня смешила и немного сердила подобная предосторожность, но леди Бригитта считала, что любые звуки во время исполнения супружеского долга недопустимы, и мой муж не хотел лишний раз раздражать мать. По моему мнению, не следовало подслушивать под дверями, но я посчитала, что устраивать скандал в первый месяц знакомства с родней мужа недостойно жены лорда. К тому же, леди Бригитта объяснила мне, что по обычаям севера жена лорда не считается хозяйкой в замке мужа, пока не родит здорового сына.

Я не сомневалась, что плодами нашей с Жозефом любви будут красивые, сильные сыновья, а значит, надо лишь немного потерпеть.

Жозефу понадобилось меньше четверти часа, чтобы достичь наслаждения. Потом он сполз с меня, рухнул на постель и замер, а я тихонько гладила его по спине, думая о том, что жизнь женщины в браке — это всегда служение, и не совсем те золотые сказки, что грезились мне в пору юности, и я только сейчас понимала, почему мама прятала от отца трактат о любви, который привезла из родного дома, и стихи, написанные звонкими двустишьями, воспевавшие сладость поцелуев и объятий. «Чего только не сделаешь ради любви», — шутила она, когда я спрашивала, почему мы прячем такие замечательные книги.