— Я хочу вашей любви, — сказал он, наконец, — а это значит, хочу не только ваше тело. Я хочу ваш смех, задорный блеск глаз, хочу видеть вас счастливой, полной жизни… Но вы грустны. Чем вас развлечь?

— Просто отпустите меня, — сказала я и решительно высвободилась. — Птицы не поют в неволе.

— Самых драгоценных птиц надо держать в клетках, оберегая от холода, голода и хищников, — сказал он медленно. — Хорошо, тогда я сам решу, чем вас порадовать.

На этом разговор закончился. Король ушел, а я еще несколько минут стояла возле склепа, глядя на подснежники. Здесь меня нашли леди Бригитта и служанки королевы. Они прилетели, как вороны — плащи их так и хлопали полами на ветру.

— Что застыла? — прошипела свекровь. Она встала передо мной, заглядывая в лицо, и не обращала внимания, что топчет нежные цветы. — О чем вы говорили?

— О птицах, — сказала я, разворачиваясь и направляясь в замок. Мои надсмотрщицы последовали за мной, не отставая ни на шаг — И о смерти сыновей за грехи родителей.

Леди Бригитта остановилась, как вкопанная, но тут же нагнала меня и зло ущипнула повыше локтя.

Было больно, только я даже не поморщилась. Тому, кто находится в осаде, нет смысла растрачивать силы на мелочи. А придирки свекрови были именно мелочью по сравнению с тем, что меня ожидало. Король проявил упорство в своем безумии.

Сегодня он обошелся поцелуем, кто знает, не потребует ли завтра большего. Да, он пообещал не насильничать, но как можно верить тому, кто обезумел?

В тот день я оставалась в своей спальне до вечера, отказавшись выходить даже для послеобеденной прогулки. Не вышла я и на следующий день. и на следующий…

Подаренный молитвослов был первой ласточкой. Теперь я каждый день получала подарки — цветы, конфеты. Еще были изящные дамские безделушки — вроде черепахового гребня, шкатулки для румян, футляра для шитья, сделанного в виде грецкого ореха, в котором прятались серебряный наперсток и несколько тонких иголок. Ни к одному подарку я не притрагивалась, они внушали мне отвращение. А моя свекровь, наоборот, осматривала все тщательно и сразу прятала ценные вещи.

Прошла неделя, и однажды королева заглянула ко мне одна, без сопровождения.

Леди Бригитга, вышивавшая у окна, тут же бросила пяльцы, поклонилась и вышла.

— Думаю, сегодня вам надо принарядиться, — сказала королева заботливо, — и оставить эту келью. Я понимаю вас, Диана, и не мешала вашему уединению все это время, но сегодня свадьба сестры вашего мужа. Леди Элиша выходит замуж, вы должны присутствовать.

— Мне нездоровится, ваше величество, — ответила я преувеличенно вежливо.

— А выглядите вы необычайно мило, — королева опустила ресницы и глубоко вздохнула. — Он унес вас на руках, на виду всего двора. Такого никогда раньше не было. И никогда раньше не было, чтобы свадьба простой дочери порда праздновалась в королевском замке. Он делает это для вас, чтобы развеселить.

Чтобы вы не грустили.

— Передайте его величеству, что это напрасный труд, — ответила я всё тем же тоном.

— У меня нет такой возможности, — ответила она и печально усмехнулась. — Он не приходит ко мне. С тех пор, как вы приехали, он ни разу не посетил меня. Он думает только о вас, Диана.

— Ая думаю только о своем муже, — ответила я, уже теряя терпение. — И не представляю, как вы будете смотреть ему в глаза, когда он вернется.

— А как будете смотреть вы? — спросила она тихо.

— Буду смотреть с радостью, — заверила я ее. — Потому что моя совесть чиста.

— Что ж, поживем — увидим, мое дорогое дитя, — сказала королева. — Но на праздник вы пойдете. Даже если понадобится привести вас туда силой.

Конечно же, мне пришлось пойти туда. Леди Бригитта самолично расчесывала мне волосы и надевала серьги, потому что я не пожелала наряжаться.

Свадьба Элиши и в самом деле справлялась по-королевски. Невеста сияла от гордости. Платье на моей золовке было вышито так богато, что ткань почти не гнулась. Жених был миловиден, и на его шее красовалась золотая цепь толщиной в палец, с тремя медальонами. Леди Бригитта сидела за столом рядом с дочерью, а мое место было в середине стола. Напротив расположился лорд Кадарн и буравил меня злым взглядом. Королева тоже присутствовала, а вот короля нигде не было видно, и я порадовалась этому.

Музыканты старались перепеть друг друга, и то один менестрель, то другой выходили солировать. Я почти не слышала, что они играли, и едва смогла проглотить кусочек фаршированной рыбы, которую положила мне на тарелку одна из служанок королевы. Хуже нет — присутствовать на празднике, к которому не лежит душа.

Потом начались танцы, но никто не приглашал меня. Я находилась в общем зале, вместе с остальными гостями, но все равно чувствовала себя в клетке. Страсть короля словно построила стену между мною и остальным миром.

Но вот один из мужчин пересек зал и сел рядом со мной, на освободившееся место — наследный принц удостоил меня личной беседы и сказал, благожелательно разглядывая танцующие пары:

— Что-то у тебя не слишком веселый вид.

С первых слов было понятно, что принц явился не с учтивыми речами. Обращение на «ты» было унизительным, и разговор предполагался такой же, а служанки, стоявшие за моей спиной, почтительно отошли на несколько шагов.

— Моего отца нет — поэтому? — продолжал принц и наклонился ко мне совсем близко.

Я передвинула стул, чтобы быть подальше от него, и не ответила. Но принца это не остановило.

— Что, уже все свои южные штучки ему показала? — спросил он, забирая с блюда пирожное и откусывая сразу половину. — Или что-то припасла на потом? Признаться, я понимаю отца. Я бы тоже не отказался попробовать, как это — когда ты высасываешь из мужчины все соки. Верей говорил, ты заглатывала его на всю длину, да еще язычком так щекотала… — и он демонстративно слизнул потекший с пирожного крем.

Я дернулась, как будто меня ударили, и свирепо посмотрела на принца. Нет!

Жозеф не мог сказать такого!

Принца рассмешил мой взгляд.

— Значит, правда. А я думал, он врет, когда говорил, что ты та еще развратница, и что шлюхам из монастыря святой Магдалены до тебя далеко. Ты и правда отсосала у него прямо в карете, когда переезжали границу? Мы с лордами Гербертом и Филдингом до сих пор гадаем — делала ты такое или нет.

Кровь бросилась мне в лицо от этих слов. Значит, Жозеф и правда рассказывал обо мне… Как он мог… Как мог…

— Ты покраснела, — принц поставил локоть на стол, наблюдая за мной. — Я знал, что все таки было. Герберт проспорил золотой.

— Мой муж поступил глупо, — сказала я срывающимся голосом, заставив себя посмотреть ему в глаза, чтобы он не думал, что я его боюсь. — Но вы поступили подло. Глупца простить можно, подлеца можно только презирать. Принц-подлец — жалкое зрелище.

Он явно не ожидал отпора и, помедлив. произнес:

— Я припомню тебе эти слова, когда отец тобой наиграется и выбросит, как своих прежних шлюх. Потому что в этой стране есть только одна королева — моя мать, — и он прихлопнул ладонью по столу, добавляя веса своим словам.

— Я не посягаю на ее место.

— Оно и не светит такой сучке, как ты, — сказал он, чем разозлил меня до предела. — Твое место не на троне, а в постели.

— О да! И там я — истинная королева! — сказала я дерзко.

Мы смотрели друг на друга с настоящей ненавистью. Принц уже открыл рот, чтобы сказать еще что-то оскорбительное, но вдруг передумал.

Едва не уронив стул, он вскочил и направился прочь от стола. Я смотрела ему вслед, и сердце мое колотилось от злости, от обиды и отчаяния.

Молокосос взбесил меня до дрожи в руках, и я залпом выпила полбокала вина, к которому не притрагивалась с начала праздника. Вино ударило в голову, но холодная хватка в груди ослабла.

Жозеф не мог поступить так подло. Он глупец, если разболтал посторонним наше самое сокровенное — и это было обидно до слез, до сердечной боли. Но он не подлец. Нет, все не может оказаться именно таким. Жозеф вернется, и я спрошу его об этом. Я узнаю правду. А до этого я не имею права сомневаться в муже.